«В нашей стране нужно расширять сознание. Мы начинаем со специалистов». Интервью с Анной Самариной о пользе раннего вмешательства
Юлия Тимофеенко У белгородских специалистов из служб ранней помощи закончился большой курс от Института раннего вмешательства — по методам работы с детьми, у которых есть нарушения сенсорной интеграции. Его вела опытный эрготерапевт и лечебный педагог Анна Самарина.
Мы побывали на одном из очных занятий группы в Белгороде и побеседовали с Анной Андреевной — о главной пользе раннего вмешательства и о разнице систем ранней помощи в России и других странах.
***
— Как в Санкт-Петербурге выстроена система служб ранней помощи? Они тоже располагаются при детских садах?
— По-разному. В некоторых местах — при садиках, в некоторых — при реабилитационных центрах. У нас очень большой город, и в каждом районе есть реабилитационный центр, в нём в том числе есть служба ранней помощи.
— Вы проходили обучение в Германии и США, как там устроена ранняя помощь?
— У них просто по-другому. Ранняя помощь особенно в Америке оказывается на дому всегда. Это исключительно трансдисциплинарные специалисты, которые приходят домой. У них есть знания по разным областям развития детей.
А в Германии тоже есть службы ранней помощи — и они работают при реабилитационных центрах. Я проходила обучение в разных местах на юге Германии. Это совсем маленькая страна и там система помощи единая, может различаться в зависимости от областей только по каким-то тонкостям.
Аутизм — такая непредсказуемая вещь, его можно заподозрить с самого рождения при наличии очень ярких признаков. Или это может быть дебют аутизма. Вот жил ребёнок до полутора-трёх лет — и никто не подозревал. Я считаю, это от системы не зависит. Вот, например, сопровождение семьи с уже выявленными нарушениями уже совсем другое.
Если рождается в семье ребёнок с синдромом Дауна, к маме приходит целая команда специалистов сразу. Они зовут и родственников. То есть мама не будет одна со своей бедой и доктором, который некорректно сообщает ей об этом. Приходит вся команда для поддержки семьи. Они говорят: «Выявлено вот это». И там находятся социальный работник, психолог, различные терапевты, доктор. Они беседуют с мамой о возможностях, которые у неё сейчас есть, куда может обратиться за помощью. И это ещё бесплатно.
— А дальше какой маршрут помощи у детей?
— Все этапы взросления ребёнка полностью обеспечены и адаптированы в любых учреждениях.
— И нет дефицита тьюторов?
— Нет, всё прекрасным образом выстроено. Но там зарплаты другие. Люди, которые работают с людьми с нарушениями получают зарплаты на порядок выше, чем те, кто работает с обычными детьми. У них мотивация другая. У них выстроено всё: и детский сад, и школы, и профобучение, и дальше трудоустройство.
Если семья приняла сложное решение, что они не могут больше ухаживать за ребёнком. В связи с тяжестью диагноза и сложившейся жизненной ситуацией. Родители уже пенсионеры и физически не могут, например. Его могут поместить в учреждение. Но оно совсем не похоже на наши российские психоневрологические интернаты.
Для них это чаще всего целые деревни. Там тоже работает персонал, который заботится о том, чтобы жильцы были ухожены. Плюс есть минимальная терапевтическая поддержка. Им обеспечивают идеальный физический уход, медикаментозный уход — и участие во всех событиях жизни. Эти люди включены в общество по их возможностям.
— Как там чувствуют себя родители?
— За 7 лет пребывания в Германии я ни одного родителя не видела, который бы находился в сильнейшей депрессии. Все родители получали мгновенную поддержку сразу на этапе выявления. Они никогда не были брошены никем. Вот есть у тебя такой ребёнок, ты получаешь сразу же набор определённых услуг. Ты получаешь их — и они качественные. Без разницы, в каком месте страны ты находишься, это будет сертифицированный терапевт, педагог и так далее.
Родитель сразу понимает: «Ну да. Вот такой ребёнок». Получает сразу психологическую поддержку, которая помогает найти собственные ресурсы, чтобы эту ситуацию принять. Там нет стремлений исправить ребёнка, как у нас сейчас.
Российские врачи часто транслируют такую мысль. Например, родителям ребёнка с ДЦП они говорят: «Давайте полечимся». Эта фраза подразумевает, что это можно вылечить. Сейчас наушнички наденем на уши, послушает что-нибудь и заговорит. Это позапрошлый век, я бы сказала, который у нас, к сожалению, из-за финансового фактора очень сильно поддерживается, потому что эти все мероприятия для родителей платные. В отличие от других стран, где для родителей помощь бесплатная.
Ещё там общество открыто. Люди с нарушениями могут появиться в любом публичном месте, на любом мероприятии. Никто не будет пальцем показывать, смотреть. Ни одна мама не почувствует на себе косого взгляда.
— Люди понимают, что это может случиться с каждым, а в России есть много стереотипов.
— Конечно. В нашей стране нужно как-то расширять сознание. Мы начинаем со специалистов. Если они будут транслировать новое отношение — это поможет родителям дальше. И важно, чтобы это было качественно у нас в стране на бесплатном уровне. К сожалению, в России бесплатная помощь считается пока не на высоком уровне.
— То, что вы рассказывали на лекции белгородским педагогам, не преподаётся в университетах?
— Нет. Расскажу вам пример про свою знакомую. Детский педиатр. Закончила престижный медицинский вуз в Питере. Идеально работает. До работы со мной у неё этих знаний [по эрготерапии и сенсорной интеграции] не было, хотя она педиатр. Дело в том, что их не учат детей обучать навыкам, их учат лечить тело через медикаменты, а мы на занятиях хотим обучать навыкам.
Когда она пришла с новыми знаниями к младенцам и попыталась научить их кушать, её вызвал главврач и сказал: «Нам твоих приёмчиков тут не надо». В итоге детям ставят зонд и всё.
Самый больной пример: в вузах, которые подготавливают дефектологов, обучают понимать поведение ребёнка с точки зрения контроля головы. Считается, если голова соображает, то тело будет делать. Поэтому всё, что направлено на развитие ребёнка, направлено на развитие высших физических функций: память, мышление и так далее. Они считают, если мы это развиваем и тренируем, то у ребёнка будет лучший контроль за поведением. Однако весь мир знает, что всё с точностью наоборот. В результате сбора пирамидки ещё ни один ребёнок не научился ходить на горшок. Ещё ни один сбор матрёшки не спровоцировал то, что ребёнок стал спокойно ложиться в кровать и спать. Ещё ни один пазл не научил ребёнка жевать.
Вузы не обучают специалистов прямому обучению навыков. Если мы посмотрим на детей с нарушением развития, то у них даже ресурса нет обходными путями учиться, в отличие от нормотипичного ребёнка.
В последнее время у нас есть возможность преподавать в государственных организациях благодаря фондам, которые могут это оплатить. Есть регионы, которые уже обучены сенсорной интеграции, есть — которые в процессе, как Белгород.
Главная польза раннего вмешательства — снижение процента инвалидности среди таких детей. Весь мир к этому пришёл, в том числе из экономических показателей и соображений. Многие дети, которые попали в раннее вмешательство, осваивают намного больше навыков, чем те дети, которые не прошли раннего вмешательства, а только медицинскую реабилитацию.
Многие страны прошли долгий путь к выстраиванию системы ранней помощи детям. Россия тоже проходит этот путь.
Напомним, в Белгородской области работают 9 служб ранней помощи для детей до 3-х лет — в Белгороде, Губкине и Старом Осколе. Адреса и телефоны можно найти по ссылке.
Создать их стало возможным благодаря поддержке благотворительного фонда «Абсолют-Помощь» и департамента образования Белгородской области, а также с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов, фонда «Поколения» депутата Госдумы Андрея Скоча.
Если хотите помочь фонду — можно подписаться на регулярные пожертвования.
